Теперь рассмотрим
первый известный нам период исчезновения детства.
Это было в Средние века.
Вот обратите внимание на нашу заставочную картинку,
она называется «Игры детей», художник Питер Брейгель.
Действительно, описаны какие-то игры узнаваемые, какие-то неузнаваемые для нас,
но можете ли вы догадаться, что это дети, по их изображению?
Наверное, нет,
потому что мы видим длинные платьица,
переднички, чепчики, плащи,
то есть все то, что и взрослые тоже носили.
И надо сказать, что когда Брейгель писал эту картину,
он в углу (вот здесь мы этого не видим) верхнем левом поместил женщину,
которая глядит, стоя в дверях дома на вот эту вот игру детей.
Если не читать комментарии искусствоведов,
никогда не догадаешься, что эта женщина взрослая, которая смотрит на игры детей.
Детство исчезало как социально сконструированное понятие,
как некое общественное знание.
Прекратилось распространение грамотности среди населения.
Если в античности довольно большая часть
населения должна была обладать грамотностью,
в Средние века подавляющее большинство населения было неграмотным.
Совсем.
Потому что церковь совершенно не была заинтересована в том,
чтобы грамотность распространялась.
Грамотность сосредотачивалась в основном в монастырях,
и при монастырях же и существовали школы.
И вот эта вот система школ, которая существовала в античности,
обратите внимание, что вот эта вот гимназия,
школа — это все слова античного мира,
которые до наших дней дожили.
Словарь Средних веков не донес до нас этих понятий.
Еще и учтем то, что образованные люди разговаривали на латыни.
Не было даже своего, понимаете, языка абстрактных понятий в это время.
Значит, распалась система школ.
Учили мало, учили при монастырях в основном,
не было никакой возрастной классификации детей, то есть дети разного
возраста находились в одном помещении, примерно одному и тому же и учились.
Исчезло понятие стыда.
Вот это тоже, если мы вспомним античность, это тоже очень важно,
потому что как мы знаем, стыд — это была эмоциональная
основа формирования тайны между детской и взрослой жизнью.
Вот это понятие исчезло.
Значит, вот посмотрите: опять же тот же художник Питер Брейгель,
жанровая сцена, да?
Крестьянский дом большой.
Вы видите, что дети разного возраста (здесь они видны,
да): вот мы видим младенца на руках у женщины, он голенький,
кого-то там в коротенькой рубашечке.
Они все вместе погружены вот в эту,
так сказать, жизнь взрослых.
То есть, совсем не было никакого представления о том,
что взрослая жизнь должна быть окружена тайной.
Жизнь очень упростилась.
Простота нравов была чудовищной.
Например, существовал обычай играть детскими половыми органами.
Спокойно люди так забавлялись,
никто не видел в этом ничего предосудительного.
Взрослые болезни, сексуальная жизнь взрослых -
все происходило на глазах у детей.
Чудовищно совершенно снизились представления о гигиене и о чистоте.
Известно, что средневековый человек мылся два раза в жизни:
после рождения его обмывали, и после смерти его обмывали.
Ну это удивительное было время.
Еще надо учесть, например, что книги,
которые существовали, они были рукописные.
И каждый писец в своей манере писал эти самые буквы.
И часто бывало так, что книга, написанная одним человеком в одном месте,
в одной географической точке не может быть прочитана в другой
географической точке, потому что там бытовало совершенно другое написание букв.
Мы видим, что вот этот образ жизни,
он основан на другой преобладающей коммуникации — простой,
которой не нужно учиться, на речевой коммуникации.
Детство заканчивалось в Средние века в 7 лет,
что совпадало с концом биологического детства.
Почему?
Потому что к семи годам ребенок полностью овладевал речью.
Понимаете, полностью.
Ему, чтобы быть взрослым, не надо было ничему учиться специально,
потому что способность говорить — это видоспецифическая способность человека.
Он с этим родится, он научается говорить в любом случае.
Если вся культура речевая — не нужна никакая грамотность,
потому что информация передается от человека к человеку,
не нужно развивать систему школ — чему учить,
если он уже и так все это знает, чему его учить?
Понимаете, он уже овладел основной коммуникацией — речью.
И поскольку это такой вот речевой мир, в который ребенок попадает просто в силу,
так сказать, своего биологического возраста,
не нужно никакой тайны, не нужно никакого стыда.
Все вместе, все одновременно.
То есть детства как социально сконструированного понятия,
его не было в Средние века.
Вот не было.
Ребенок — это был маленький взрослый.
Просто меньше размером.
И вот вы видите картину Веласкеса, очень известную.
Он несколько раз писал эту самую Инфанту Маргариту.
«Инфанта Маргарита в семь лет».
Корсет, кринолин, тяжелое платье,
такое платье весило, ну, несколько килограммов,
потому что оно было расшито металлом, бусами, жемчугом, чем-то.
Это инфанта, богатое платье.
Семилетняя девочка, одета абсолютно как взрослая дама.
И никого не волновало, мы знаем сейчас,
что кости растут, что нельзя было так нагружать этого ребенка.
Никого не волновало.
Мальчика могли, так сказать, заковать в доспехи, которые тоже весили очень много.
Посадить на коня, учить его ездить на лошади в доспехах.
И мы знаем, что средний рост в это время у человечества
был сильно ниже, чем до этого и после этого.
И вот еще обратите внимание.
Средние века — абсолютно религиозное сознание.
Идея Бога пронизывала всю обыденную жизнь человека.
Он ну как бы все время существовал, обращаясь к Богу,
молясь ему, размышляя о его воле,
размышляя о том, насколько он соответствует вот этому,
совершая все ритуалы, связанные с религией.
Икона — важнейшее изображение.
Что мы видим?
Богоматерь с Иисусом.
Иисус — взрослый мужчина.
Мускулистые руки, взрослое выражение лица.
Это — не ребенок.
Живописец не писал ребенка.
Он писал просто маленького, взрослого мужчину на руках у взрослой женщины.
То есть это значит, что люди не видели ребенка так,
как мы видим его теперь, так как это виделось в последующие времена.
Это были просто маленькие взрослые.
Ну еще, конечно мы должны учесть,
что была большая детская смертность и было
много жестокости у людей вообще и по отношению к детям в частности.
То есть, не было никакого, ну как вам сказать...
для нас это звучит дико, не было никакой поправки, что ли,
на вот этот самый детский возраст,
который мы сейчас считаем детским, а они так не считали.
И вот проникнуть вот в это вот сознание средневековых людей,
представить себе жизнь человека,
которого мы сейчас считали бы ребенком там, ну, довольно трудно.
Довольно трудно.